Книжного шкафа Мегрэ не обнаружил, но на столике рядом с бюро стояли книги в солидных переплетах — кодекс, тома Даллоза [11] , книги по юриспруденции.

— Оставьте нас, Марта, — распорядился Кажо, когда на столе появилось вино.

Прислуга направилась на кухню. Нотариус хотел было окликнуть ее и велеть закрыть дверь, но передумал.

— Наливайте себе сами.

Совершенно непринужденным движением Кажо открыл один из ящиков бюро, вытащил оттуда пистолет и положил так, чтобы без труда дотянуться до него. Это даже не выглядело вызовом: Нотариус словно совершал общепринятый обряд. Затем он отодвинул чашку и оперся о подлокотники кресла.

— Ваше предложение? — произнес он тоном делового человека, который принимает клиента.

— Почему вы думаете, что я намерен сделать вам предложение?

— Иначе бы вы не пришли. В полиции вы больше не служите. Следовательно, арестовать меня не собираетесь. Вы даже не стали меня допрашивать, поскольку не приведены к присяге и все, что бы вы ни рассказывали после, не имеет никакой доказательной ценности.

Мегрэ с одобрительной улыбкой раскурил трубку, которой дал перед этим погаснуть.

— С другой стороны, ваш племянник увяз по самые уши, и у вас нет никакой возможности вытащить его.

Спички Мегрэ положил на поле котелка и уже в третий раз за несколько секунд брался за коробок: он чересчур плотно умял табак, и тот сразу же гас.

— Итак, — заключил Кажо, — я вам нужен, вы мне — нет. А теперь слушаю вас.

Голос у него был тусклый и невыразительный, как весь его облик. С таким лицом и голосом он мог бы председательствовать в суде призраков.

— Ладно, — согласился Мегрэ, поднявшись и заходив по комнате. — Что вы потребуете за то, что вытащите моего племянника из переплета?

— Я? Разве я могу это сделать?

— Полно скромничать, — добродушно улыбнулся Мегрэ. — Сделанное всегда можно переделать. Сколько?

Кажо задумался: он переваривал предложение.

— Меня это не интересует, — отозвался он наконец.

— Почему?

— Потому что у меня нет причин, побуждающих заниматься этим молодым человеком. Он сам посадил себя в тюрьму. Я его не знаю.

Время от времени Мегрэ останавливался перед каким-нибудь портретом или у окна, устремляя взгляд на улицу, где вокруг тележек зеленщиков толпились домохозяйки.

— Скажем так, — кротко начал он, вновь раскуривая трубку. — Если мой племянник выходит из тюрьмы, у меня нет больше ни малейшего основания заниматься этим делом, как вы сами заметили, к полиции я теперь не принадлежу. Откровенно признаюсь вам, что с радостью уехал бы первым же поездом на Орлеан и через два часа уже сидел бы с удочкой в своей лодке.

— Почему вы не пьете?

Мегрэ налил себе полный стакан белого и одним духом опустошил его.

— Что касается средств, которыми вы располагаете, — продолжал он, усаживаясь и кладя спички на край шляпы, — то у вас их предостаточно. На второй очной ставке Одна может оказаться не столь категоричен в своих показаниях и не опознать Филиппа с прежней уверенностью. Такое бывает сплошь и рядом.

Кажо размышлял, и по его отсутствующему взгляду Мегрэ догадывался, что Нотариус вовсе или почти не слушает собеседника. Нет, сейчас он поглощен другой мыслью: «За каким чертом он приперся ко мне?»

С этого момента цель Мегрэ свелась к одному — любой ценой помешать Кажо устремить взгляд на котелок и телефон. А также убедить его, будто он, Мегрэ, думает именно то, что говорит. На самом деле комиссар произносил пустые слова. Чтобы подстегнуть свое красноречие, он налил и выпил новый стакан.

— Нравится?

— Вино-то? Да, недурное… Я знаю, что вы мне ответите. Как только Филипп выйдет из-под огня, следствие возобновится, потому что правосудию не на кого станет валить вину.

Кажо чуточку приподнял голову, интересуясь, что последует дальше. В тот же миг Мегрэ внезапно побагровел: в голове у него мелькнула новая мысль.

Что произойдет, если сейчас Эжен, марселец, хозяин «Табака» или еще кто-нибудь позвонят Кажо на квартиру? Это возможно, даже вероятно. Вчера всю банду вытащили на набережную Орфевр, и ее члены, несомненно, испытывают известную тревогу. И разве Кажо не привык отдавать приказы и выслушивать доклады по телефону?

Мегрэ положил котелок на бюро так, чтобы Нотариус не мог со своего места видеть аппарат. А без конца хватая коробок спичек, комиссар ухитрился подсунуть под трубку отпиленный им утром деревянный кусочек.

Иными словами, связь отключена. На станции дежурит Люкас с двумя стенографами, которые и будут свидетелями.

— Я понимаю: вам нужен виноватый, — вздохнул комиссар, вперившись в ковер.

Что будет, если, к примеру, Эжен попробует позвонить и, не добившись ответа, встревожится и приедет сюда? Все придется начинать сначала. Вернее, невозможно станет и это, потому что Кажо будет отныне начеку.

— Это не сложно, — продолжал он, стараясь, чтобы голос у него не дрогнул. — Достаточно подыскать парня примерно того же сложения, что мой племянник.

Таких на Монмартре хватает. И среди них обязательно найдется один, которого вы не прочь бы спровадить на каторгу. Еще два-три подобных свидетеля, и дело сделано.

Мегрэ стало так жарко, что он снял пальто и повесил его на спинку стула.

— Вы позволите?

— Но ведь можно открыть окна, — предложил Кажо.

Ну нет! Из-за уличного шума стенографы на другом конце провода рисковали бы не расслышать и половину произносимого.

— Благодарю вас, но я вспотел из-за своего гриппа. От свежего воздуха мне станет только хуже. Итак, я говорил…

Мегрэ допил стакан, набил новую трубку.

— Дым-то, по крайней мере, вас не беспокоит?

За стенкой по-прежнему расхаживала прислуга, но иногда она затихала, и тогда Мегрэ настораживался.

— Вам достаточно назвать цифру. Чего стоит подобная операция?

— Каторги! — без обиняков отрезал Кажо.

Мегрэ улыбнулся, хотя уже засомневался в безошибочности избранной им системы.

— Ну что ж, если боитесь, предложите другую комбинацию.

— Мне не нужны комбинации. Полиция арестовала человека, которого обвиняет в убийстве Пепито. Это ее дело. Время от времени я действительно оказываю небольшие услуги улице де Соссэ и набережной Орфевр. В данном случае мне ничего не известно. Очень сожалею, но…

Кажо явно высказывал намерение положить конец разговору. Нужно немедленно изобрести другой ход.

— Рассказать вам, что вскоре произойдет? — с расстановкой проговорил Мегрэ.

Он помолчал и медленно, чуть ли не по складам отчеканил:

— Не минет и двух дней, как вы будете вынуждены убить своего маленького приятеля Одна.

Удар, без сомнения, попал в цель. Кажо старался не смотреть на собеседника, который продолжал, боясь утратить приобретенное преимущество:

— Вы это знаете не хуже меня. Одна — мальчишка.

Кроме того, подозреваю, что он наркоман, а значит, внушаем. С той минуты, как он почувствовал, что я сел ему на хвост, он делает промах за промахом, теряет голову и прошлой ночью у меня в номере уже раскололся. Вы точно угадали это, почему и оказались на пороге уголовной полиции, чтобы не дать ему повторить то, что он сказал мне. Но то, что удалось один раз, не обязательно должно удаваться всегда. Этой ночью Одиа напился в разных бистро. Сегодня вечером напьется опять. У него без конца будет кто-то висеть на пятках…

Уставясь на стену гранатового цвета, Кажо сидел совершенно неподвижно.

— Продолжайте, — бросил он естественным тем не менее голосом.

— Нужно ли вам это? Как вы уберете человека, день и ночь охраняемого полицией? Если вы не убьете Одиа, он заговорит. Это же ясно, как дважды два четыре! А если вы его убьете, вас возьмут, потому что совершить убийство в таких условиях очень не просто.

Солнечный луч, процеженный сквозь грязное окно, упал на бюро. Через несколько минут он доползет до телефона. Мегрэ учащенно дымил трубкой.